Ностальгия, тоска по исчезнувшему прошлому — когда речь идет о Москве — это особенное явление.
И не только в том смысле особенное, что очень популярное — нет в городе жителей из числа тех, кто здесь родился (впрочем, таких уже довольно мало), кто не любил бы повздыхать о чем-то вчерашнем или позавчерашнем, — но еще и в силу того, что «Москва ушедшая» — это вовсе не какой-то один, сразу понятный всем образ, нет, это множество разных городов из разных эпох, и каждый ностальгирующий, если задать ему пару уточняющих вопросов, имеет в виду что-то свое. Чаще то, что он видел сам, но иногда — это сцены из книг и фильмов, старые фотографии, сделанные в те годы, когда его собственные прабабушки с прадедушками в лучшем случае знали, что Москва существует на свете.
Самые древние пласты городского прошлого не вызывают ностальгии, поскольку мы с трудом можем их представить. Отсутствие значительной части привычных улиц и почти всех знакомых домов, кроме некоторых храмов, река Неглинка, ров на Красной площади, крепостные стены вместо бульваров, огромные, уходящие вглубь участков дворы и сады вместо зданий, которые сейчас кажутся нам старинными, запруженная какими-то смутно различимыми плотами Москва-река, — весь этот заповедный мир интересно исследовать, если найдется кому его объяснить для современного человека, показать его ветхие остатки, но для полноценной ностальгии нужно много ярких впечатлений, она не может быть вызвана одной археологией, так что историю Москвы до появления фотографии, журналистики и массово известной литературы можно спокойно оставить в музейном фонде.
Иное дело предреволюционная эпоха, рубеж веков. Город из Гиляровского и Шмелева, город трамваев и доходных домов с лепниной на высоких потолках, модных магазинов вроде Елисеева или «Мюра и Мерилиза», знакомых аптек на Никольской или Малой Бронной, чичкинского молока и кузнецовского фарфора, город краснокирпичных фабрик, еще не подозревавших об офисах-опенспейсах и галереях современного искусства. Город знаменитых площадей, давно утративших свой канонический облик — вроде Страстной, где на месте брежневских «Известий» стоял «дом Фамусова», на месте «Театра мюзикла» — Страстной монастырь, Пушкин смотрел на Тверской бульвар с другой стороны Тверской улицы, а там, где теперь находится неинтересный сквер, образованный позднесоветским сносом, была двухсотлетняя опять-таки аптека, помянутая вроде бы еще в «Онегине». Или Арбатской, которую тоже не узнать, поскольку рядом с кинотеатром стояла замечательная барочная церковь, Никитский бульвар замыкал дом, а другой дом, по прозвищу «Соловьиный», украшал угол бульвара и Воздвиженки, ну и никакого, конечно, Нового Арбата, вместо которого — сложное раздвоение Поварской и Молчановки.
Заметно, наверное, с какими подробностями, и, главное, с какой любовью я говорю о Москве, которую я никогда не видел, иначе как на фото, в архаичной кинохронике, и еще в мемуарных описаниях. Это и есть наивысшая ностальгическая любовь. Город, каким он был лет сто двадцать назад, ценен ощущением пика погибшей культуры — как раз накануне ее крушения. И еще это город, в котором понятные и привычные современному человеку ориентиры выгодно смешиваются с незнакомыми, причем незнакомые оказываются ровно в тех местах, где двадцатый век позже водрузил какую-нибудь дрянь, а то и просто оставил пустое место. Скорбь об этих переменах — вечная московская тема.
Пропустим следующую эпоху — послереволюционную, эпоху гула и бардака нэпа, в которой очень много своей поэзии, зафиксированной хоть Булгаковым, хоть Ильфом и Петровым, да почти любым из тогдашних авторов. Двадцатые отлично запоминаются, но предметом ностальгии почему-то не стали. Вероятно, они забылись горожанами, поскольку оказались коротким предисловием к истории совсем другого города — масштабно-советской Москвы.
Эта советская Москва — с ее образцово-широкими и непременно пустыми проспектами, фонтанами, высотками, редкими открытыми авто, в которых проезжают то ли балерины, то ли генералы, то ли космонавты, с ее шумными и драчливыми дворами, где висит белье и играют в футбол, с ее парадами, шествиями, с ее маем 1945-го и апрелем 1961-го, с ее марленцхуциевским дождем и намокшими девушками, с ее пенсионерами-шахматистами на бульварах (обретшими вдруг новую жизнь в финале нетфликсовского «Хода королевы») и уличными газетными стендами, возле которых толпятся прохожие, разглядывая статьи о преступлениях американского империализма, — эта Москва, вообще-то город очень трудной и бедной жизни, теперь сделалась объектом ностальгии номер один. Хотя бы просто потому, что наши старшие поколения именно в ее декорациях провели свое детство.
Город другого рубежа веков — уже недавнего — пока не вызывает умиления и нежности, когда о нем вспоминают. Может быть, как и в случае с Москвой нэпа, относительно короткие и хаотично-бардачные времена ценятся ностальгирующими намного меньше, чем эпохи длительного и тщательно выстроенного общественного порядка. Огромная аляповатая реклама и «коммерческие ларьки», стихийные рынки с прилавками чуть не на земле и неожиданные перестрелки, нелепые дорогущие рестораны и казино, — вся эта феерия вызывает изрядное раздражение, когда отдельные экзотические эстеты начинают публично поминать ее добрым словом. Но, кто знает, возможно и на нее найдется свой певец-режиссер-писатель, который однажды превратит эти годы в утраченный рай?
Общее у всех пластов ностальгии, однако, вот что. Вспоминая, мы одновременно и придумываем. Тоскуя по ушедшему, мы, незаметно для самих себя, проводим аккуратную «работу памяти», избирательно сохраняя для себя те места, символы и ситуации, которые в подлинном прошлом были неотделимы от бед и трагедий, от нищеты и репрессий, от эпидемий, смертей, да и просто от жизненного, повседневного мусора, который только в волшебном пространстве ностальгии может быть отделен от того прекрасного, что мы так фрагментарно можем и хотим помнить.
И потому любая Москва, которой уже нет, – это в каком-то смысле Москва, которой никогда не было.
Она существует только здесь и сейчас – в иллюзиях нашей памяти.
Автор: Дмитрий Ольшанский
Обложка: © PastVu.com
Этот и другие материалы читайте в газете «Московская перспектива».