Интересно посмотреть иногда, как тонко и точно работает человеческая память. И одновременно насколько ненадежный это источник, когда дело доходит до скрупулезного восстановления повседневности не такой уж давней эпохи на основании впечатлений очевидцев. Даже если очевидец умеет профессионально видеть, запоминать увиденное и к тому же делал зарисовки прямо в процессе.
Именно такой профессионал-очевидец — художник Константин Юон, который был, наверное, одним из самых жадных зрителей и летописцев повседневности 1900-х годов. Причем не только в России. Константина Федоровича еще до «Мира искусства», где он стал уже признанным мастером и одним из сооснователей, любили и ценили за своеобразный праздничный свет и цвет, который в николаевскую belle epoque, когда большинство творческих людей стремились воспеть, поэтизировать, вознести окружающую реальность, оказался весьма кстати.
Картина «Гулянье на Девичьем поле» получила свой окончательный (и авторизованный) вид в 1947 году: патриарх советской живописи, у которого «учились те, кто преподавал», перевыпустил для Третьяковской галереи один из своих известных дореволюционных сюжетов. Ориентировался мастер на собственные эскизы 1909 года и написанные тогда же варианты. И создал — сам того, вероятно, не желая — отличный «учебник визуальной памяти» и профессиональной работы с ней.
Сначала о том, что такое, собственно, гулянья на Девичьем поле. Обширная местность за Пречистенскими воротами Земляного города с конца XVII века была занята садами и аптекарскими огородами, а позже именно сюда из-под Новинского монастыря (нынешний район американского посольства, не смейтесь!) перевели главное место для народных гуляний на Рождество и Пасху. В конце XVIII века здесь был первый московский общедоступный театр, Николай I впервые устроил здесь большой народный праздник по случаю своей коронации — и до конца XIX века здесь было главное место для народного веселья. Практически ярмарка, только в ее развлекательной, а не торговой части.
Так что, кстати, получается, что Пушкин, когда писал начало «Бориса Годунова», как народ ходил на Девичье поле и как яблоку там негде было упасть и «главы церквей и самые кресты унизаны народом», писал практически с натуры. По большим праздникам именно так там и было, только, конечно, оптимистичнее, чем в пьесе.
И вот видим мы зарисовки 1909 года. Тогда гулянья на Девичьем поле устраивались в праздник Смоленской иконы Богоматери: это 28 июля по старому стилю. Начнем с «декораций»: главное, что бросается в глаза, — временный театр с афишами, украшенный множеством флагов-триколоров. Забавно, что, когда эту картину публикуют где-нибудь в Сети да с датировкой 1947 года, обязательно найдется особенно умный комментатор, который возмутится: как так-то, триколор придумали в 1990-м! Везде, понимаешь, фальсификации истории. Ну да ладно, мы с вами не таковы и про «бесик», как прозвали для мнемоничности бело-сине-красный флаг старые моряки, все знаем.
Флагам на театре вторят воздушные шарики — синие и красные, которые на эскизе 1900 года продает торговец слева. У продавца шариков толпятся дети и женщины, парней и мужчин там мало — зато именно гуляющие мужеска пола собрались возле какого-то ящика с колесами: то ли это передвижной ларек, то ли еще что. Но парни и мужики сконцентрировались именно там — и поди-ка, может, и подерутся. А может, и нет: праздник идет благодушно, нечего омрачать.
Издали, робея затесаться в толпу, смотрят на происходящее мальчишка и взрослая девушка, одетые по-благородному… И при них взрослая женщина из простых, похоже нянюшка, с которой барчуки и пришли на народное веселье. Мальчик, кстати, уже что-то вкусное или интересное купил — может, пряник с лотка, показанного вместе с разносчиком на переднем плане, а может, какой-нибудь «уйди-уйди» — и занят этим интересным; девушка в шляпке наблюдает.
А вот взрослые женщины — те самые в белых платочках — уже идут с ярмарки: одной компанией пришли — одной и уходят, тратить деньги на «киятр» не с руки, веселиться как-то тоже. Посмотрели, что творится, узнали у встреченных знакомых новости — да и по домам.
Константин Юон «Гулянье на Девичьем поле». 1947. Изображение: Государственная Третьяковская галерея
…А теперь смотрим на финальный вариант 1947 года. За прошедшие годы рука художника стала как будто тверже, словно бы картину «навели на резкость». А потому что соцреализм, патриархом которого по факту нахождения «в обойме» стал и Константин Юон, — это вам не фовизм-пуантилизм и прочие эксперименты 1900-х. Понимать надо! Будто бы из небытия (автор вспомнил, как все было сорок лет назад? Или посмотрел тогдашние фотографии? Или были и другие эскизы?) появились надписи, детали, новые персонажи.
Театр остался — и оброс конкретными надписями: «Последнее представление в России» какой-то, очевидно, иностранной труппы (увы, тут бы к оригиналу лупу приставить). Слева появился балаган цирка, справа — карусель. Из персонажей прибавились яркие парни: один выплясывает, другие смотрят на него, третьи стекаются к площадке, чтобы пуститься в пляс. У всех «важнеющие» картузы: то ли форсящие фабричные, то ли купеческие приказчики.
А вот шарики и барчуки с няней пропали бесследно, как и лотошник с пряниками. Куда делись, почему помешали автору? Бог весть.
И еще женщины в платочках. Они-то остались, не поспоришь. Но только посмотрите, какие у них лица в варианте 1947 года! Трудно отделаться от соблазна сказать, что художник дописывал эту работу, держа в уме только что прошедшую войну, до- и послевоенный голод, коллективизацию и все остальное, что катком проехалось по вот таким деревенским бабам. А они, конечно, деревенские по сути и закалке, хоть и на заработках в Москве.
Вариант 1947 года стал намного суровее и безрадостнее — может быть, в тон окружавшей Юона суровой послевоенной действительности, а может быть, из-за того, что не комильфо было так уж безмятежно воспевать царскую Россию. И вряд ли даже сам художник смог бы ответить на вопрос, почему картина поменялась именно в эту сторону. Просто так работают механизмы памяти. Не верьте, в общем, очевидцам. Ну, или верьте, но проверяйте и смотрите эскизы. Мы ведь и сами, если подумать, порядком запутались, как оно все было каких-нибудь двадцать лет назад.
Автор: Антон Размахнин
Обложка: Государственная Третьяковская галерея