Как странно думать, что ты помнишь Москву в прошлом веке.
Само это сочетание слов наводит на мысли о мемуаристах середины двадцатого столетия, обстоятельно рассказывавших о городе извозчиков, булыжных мостовых и мальчишек, торговавших газетами. Конечно, разница между эпохами, где границей был условный 1917 год, намного больше, чем то историческое расстояние, которое прошел любой современный человек. И, тем не менее, Москва лет тридцать назад — это совсем другой мир, и воспоминания о нем уже выглядят музейной экзотикой. Это увлекательный, хотя и слегка пугающий, по нынешним меркам, музей.
Для начала, Москва была маленьким городом. Разумеется, во всякое время москвичу кажется, что он живет среди шумного, пыльного столпотворения, в эпицентре толкучки, но вот простой факт: в те годы вечером 31 декабря праздная молодежь могла свободно гулять от кабака к кабаку, и нигде не было не то что специальных цен за билет на новогоднюю вечеринку, но и свободный столик не был проблемой. Никто нигде ничего не бронировал заранее — зачем? Придем куда угодно за пять минут. И это было, положим, удобно, но все-таки нужно признать, что приехавшие с тех пор новые горожане прибавили местности немало таланта и красоты. Но и заняли, заразы такие, все столики.
Далее, сама городская толпа конца двадцатого века была очень пестрой, контрастной. Теперь у нас есть обязательные, постоянно мелькающие вокруг прохожие, составляющие несомненное большинство: офисные менеджеры «за тридцать» и мальчики-девочки «вокруг двадцати», те, которые с самокатом, вейпом и фиолетовыми волосами. А тогда разброс был намного шире. Вы везде видели то сплетничающих старушек, то сердитых теток, то дядек с дипломатом, где документы и водка, то панков с ирокезами, то гопников в спортивных костюмах, то «предпринимателей» в костюмах ядовитых цветов. Куда они все исчезли? Впрочем, некоторые из этих культурно-исторических типов все еще встречаются на окраинах.
Далее, Москва была ощутимо бедной. Явление среднего класса, то есть какой-то новой социальной общности, вооруженной потребительскими кредитами и доступной мобильной связью, состоялось только на самом рубеже веков, а до того – редкие островки разгульной жизни и шальных денег, все эти ночные клубы и казино, мимо которых хотелось проходить тихо и быстро, соседствовали с советскими еще магазинами и брошенными выселенными домами. Помню, в одном из таких домов — в районе Остоженки — мы с приятелями захватили на энное время огромную пустую квартиру. Не было ни охранников, ни домофонов, заходи и делай что хочешь. Весело? Весело. Но хотел бы я повторить такую жизнь? Ну, знаете, вряд ли.
Далее, это был мир стремительных изменений. На одном и том же углу открывались и закрывались офисы, банки, рестораны, да что там на углу — деньги обесценивались, правительства падали, и, самое главное, к бешеной скорости начали привыкать, она воспринималась как должное, пока вдруг, на пороге двадцать первого века, время не замедлилось. И даже теперь, когда я, бывает, иду мимо какой-нибудь заурядной кофейни, иду и замечаю, что эта самая кофейня остается на своем месте уже лет пятнадцать-двадцать,— я удивляюсь и вздыхаю. Неужели я стал старше, а кофе и торт те же самые?
Это был опасный мир. Должно быть, не было тогда в Москве человека — от подростка и до пенсионера, — который ни разу не столкнулся бы с бандитизмом в какой-нибудь форме. На улицах то и дело палили, в злачных местах пировали нехорошие, но колоритные персонажи, они же владели деньгами и присматривали за магазинами. Царство их, надо сказать, не вызывало страха, поскольку только краем, случайно касалось обычного человека, а так-то они были заняты войнами друг с другом. Но когда и меня самого внезапно прижали к стенке на Тверской — мол, не ты ли стянул у братвы важную сумку, признавайся! — я пережил, мягко говоря, не самые лучшие свои минуты.
Это был мир мелкого, нет, даже мельчайшего бизнеса — и вовсе не только в хорошем, но и в самом мусорном смысле слова. Школьники, предлагавшие в пробке вымыть вам машину, бесконечные книжные развалы на тротуарах, бабки, торгующие водкой прямо у метро на улице, а еще океаны, назовем это так, эротики у вокзалов, и легендарные ларьки — круглосуточные, продающие все на свете, — и светящиеся повсюду надписи «обмен СКВ» (именно так, слово валюта возникнет чуть позже). Я и сам, признаться, принял участие в этом празднике всеобщего прилавка – брал у издателя и загонял на лужайках Нового Арбата каким-то пасмурным мужикам дорогостоящие собрания сочинений. Страшно обогатился.
Это был мир, где все плохо себя вели. По нынешним вегетарианским временам, так просто безобразно себя вели: много пили, курили так, что после каждого посещения общепита, где дым буквально заменял воздух, ваш свитер буквально рекламировал сигареты (кстати, алкоголь и табак вовсю рекламировались в телевизоре, о чем теперь уже все забыли), и к тому же много дрались непонятно из-за чего, так, из общей лихости молодецкой. И, конечно, парковались где попало — тогдашний тротуар был буквально заставлен машинами, с каждым годом все более громоздкими и дорогими. Кстати, невозможно было представить, чтобы горожанин тех времен добровольно остановился бы и не стал переходить улицу, когда горит красный свет, но движения нет. А теперь я иду через пустую улицу на красный свет — и я один такой непослушный, остальные — истинно современные люди — смирно стоят.
И, наконец, Москва тех лет была местом, где уверенное, яркое, авантюрное меньшинство испытывало чуть ли не эйфорию от своих невероятных успехов, тогда как все остальные — усталые, нервные, еле вытягивающие жизнь — боролись за выживание. Теперь все иначе. Теперь то самое меньшинство — или, если угодно, его политические наследники — разбегаются по заграницам, рассказывая о своем отчаянии, тогда как все те, кому было очень плохо тогда, — нет, не торжествуют, не празднуют, всего лишь спокойно и буднично живут. И — простите, романтики, — если выбирать между этими двумя историческими пейзажами, я выберу нынешний.
Автор: Дмитрий Ольшанский
Обложка: © Сергей Захаров / МАММ / МДФ
Этот и другие материалы читайте в газете «Московская перспектива».