Наши люди и наше государство любят поговорить о традиционных ценностях. Любят защищать эти ценности от разнообразных угроз — западных, как обычно утверждается, — но о чем идет речь на самом деле, о каком наборе идей и правил, большой вопрос.
И если сделать шаг в сторону от официальных речей и говорить правду, то получится, что определенного содержания за этим словосочетанием просто нет и что за ним прячется бытовое ворчание человека второй половины XX века — человека, привычного к социальному шаблону какого-нибудь советского 1970 или 1980 года, который вдруг столкнулся с нынешней западной модой и, скажем так, слегка растерялся.
И правда, представим, что мы родились в мире фильмов вроде «Служебного романа», «Иронии судьбы» или «Москва слезам не верит», а тут нам показывают экзотических и нелепых «гендерфлюидов», «небинарных личностей» или целую «премьер-министрку», — ну разве это дело?
Возникает понятное раздражение.
Я и сам, честно говоря, это раздражение вполне разделяю. Мне самому тот унылый, но в чем-то и милый советский мир, в котором выросли современные русские взрослые (и тем более пенсионеры) бесконечно понятнее и роднее, чем та реальность, в которой даже и либеральную феминистку яростно травят за то, что она недостаточно почтительна к такой святыне, как смена пола.
— Что они, совсем с ума сошли у себя «там»? — думаю я, как и многие в России.
Вот это простое чувство и называется у нас традиционными ценностями.
Полезно, однако, напомнить, что к подлинному значению этого термина наше его понимание не имеет ни малейшего отношения.
Настоящие традиционные ценности — это, мягко говоря, совсем не то же самое, что брюзжание позднесоветского и послесоветского мещанина на радикальные западные перемены.
И хотим ли мы взаправду оказаться там, где они все еще живы и работают, — ну, знаете ли, это неоднозначно.
Расскажу о некоторых свойствах традиционных ценностей, ну а понравятся ли они читателю или не очень — это не мне решать.
Во-первых, главная опора ТЦ (сократим их таким образом), их святая скрепа — это власть старших.
Не президента, не мужа и не родителей строго до 18 лет, нет, — а власть любых старших родственников. Вы должны всегда подчиняться отцу, свекру, старшему брату, главе клана, и без их разрешения вы не можете ни жениться, ни уехать, ни сменить профессию, ни совершить какую-то крупную сделку, не говоря уж о таких невозможных вещах, как перемена религии или политической лояльности.
Откройте пьесы Островского о жизни классических русских купцов — и там вы увидите именно эту диктатуру.
И забудьте даже и думать про такие глупости, как «семья по любви» — та самая, которую воображают сейчас как альтернативу загадочным или неприятным гендерам-развратникам. Семью вы будете создавать с тем, на кого укажут старшие, и точка. Стерпится — слюбится.
Далее, важнейшая черта ТЦ — это когда у людей много-много детей, но эти дети не вполне дети в том смысле, в каком мы говорим: ну, он же еще ребенок, куда ему в армию идти.
Люди в мире ТЦ рожали не двоих и не троих, а пятерых, семерых, десятерых, заведомо зная, что как минимум половина из них довольно быстро погибнут — от болезней, из-за случайных несчастий и конфликтов (пожаров, драк, падений с лошади и проч.) и на войне.
Но и те из них, кто выживал, могли быть разве что «младенцами» в первые свои годы, но что такое «долгое детство» нового времени, в рамках которого у человека есть и большой пубертат, а потом еще и юность, молодость, когда он развлекается и впитывает жизнь, а на него смотрят снисходительно, помогают и опекают, — этого люди из мира ТЦ не знали.
Как только мальчик мог держать оружие, он становился воином.
Как только у девочки начинались известные биологические процессы, ее выдавали замуж, и она начинала рожать.
И никаких, как это было принято в позднем СССР, бородатых «молодых», когда «подрастающим поколением» и «нашей сменой» считались те, кому было лет этак до сорока.
В этом возрасте в мире ТЦ человек был почти стариком.
И еще кое-что существенное.
В реальности ТЦ у каждого выжившего могло быть только два базовых занятия (не считая женского деторождения): воевать или пахать землю. Исключения имелись: кто-то торговал, кто-то уходил в монастырь, но война и земля составляли главное содержание тогдашней жизни.
И, собственно, массовое появление у людей иных занятий, когда с определенного момента в любом обществе возникло много бизнесменов, юристов, технических специалистов, политиков, журналистов, артистов, и уж тем более офисных служащих, а не только солдат и крестьян с непрерывно рожающими женами, — все это и было признаком того, что традиционные ценности отступают и образуется другая социальная вселенная, приближение которой, конечно, воспринималось недоверчивыми людьми как признак конца времен и ужасающего повреждения нравов.
Итак, власть старших родственников, огромные семьи с низкой выживаемостью и очень ранним взрослением, непрерывная война и тяжелый физический труд в поле — это, конечно, не все признаки «традиционного» мира, но и этих вполне достаточно, чтобы понять, что настоящие ТЦ ничем не напоминают тот уютный кусочек истории в ХХ веке — с салатом оливье, Эльдаром Рязановым и семьей из мамы, папы и одного ребенка в двухкомнатной квартире, — который теперь кажется нам чем-то заповедно-старинным, и который, на самом-то деле, был всего лишь остановкой на пути длительных и радикальных изменений жизни, а вовсе не ее «испокон веков» существующей скрепой.
Стоит ли возвращаться к «традиции», какой она была в действительности?
И можно ли законсервировать тот промежуточный результат прогресса, что мы имели полвека назад, отбросив с дороги этот нелепый мир гендеров?
О, как мне хочется ответить «нет» только на первый вопрос.
Но я предпочел бы никого не обманывать — и готовиться к неизбежному.
Автор: Дмитрий Ольшанский
Обложка: Сергей Прокудин-Горский / Library of Congress
Больше материалов читайте в газете «Московская Перспектива» и на сайте www.mperspektiva.ru