Ругать власть — и, шире, ругать вообще все вокруг происходящее, ругать, чтобы выпустить пар, и без особых идей и надежд в качестве альтернативы, ругать просто ради самого процесса ворчания и бурчания, — это наше любимое занятие. И эта любовь, как легко заметить, пережила в русской культуре многие другие как будто бы вечные стереотипы: хороших дорог вокруг уже довольно много, всем известное наше комическое (а то и трагическое) пьянство почти исчезло, редко встретишь теперь прохожего, который шатается и просит на бутылку, а заодно пропали и знаменитые задушевные разговоры на кухне, те самые, до шести утра, о которых так часто писали влюбленные в Россию иностранцы, а еще нет теперь любимых русских babooshka в платочках, бабушки теперь — это прежняя молодежь шестидесятых, а то и ранних семидесятых, какие там платочки-печки-лавочки, они слушали битлов, да и традиционная наша как будто бы непрактичность, удаленность от всех вопросов собственности и торговли, этакое романтическое бессеребренничество, опять-таки воспеваемое некогда заезжими американцами, — оно тоже оказалось подробностью советского мира и ушло вместе с ним, а теперь народ стал деловой и свой интерес знает.
Словом, многое сгинуло, что, казалось, должно было продолжаться в национальном характере, и только русское недовольство — нет, не столько политическое, сколько как форма общего скептицизма по отношению к реальности, — оно по-прежнему с нами.
Но когда я слушаю очередные такие рассуждения — неважно, дома ли, в офисе, в автобусе, в очереди в каком-нибудь скучном учреждении или за соседним столом, где уже заказали пиво и крылья, — я иногда думаю: если убрать весь словесный мусор, которым принято перекидываться в таких разговорах (надоело, сколько можно, совок, жулики, заговор, америка, режим и так далее до бесконечности) — что на самом деле останется большой проблемой в нашей жизни? Где причина всего того, что и правда нехорошо?
Фамилии начальников и названия контор — самый бессмысленный повод сердиться. Каждый, кому уже сорок, и это даже не говоря о тех, кому больше, отлично знает, что от перемены боссов и вывесок лучше не становится, — поскольку успел пожить не только при разных властях, но и в официально разных государствах, и, таким образом, выяснил для себя, что перевороты, громкие отставки и государственная жизнь с нуля, внезапно начатая с понедельника, ничего к лучшему не меняют.
Отношения России с западным миром — другая бесперспективная тема, на которую хочется свалить все неприятности. Советская история красочно показала нам, что тотальный разрыв с Западом — инициированный именно отсюда, — завел нас в тупик. Но при этом история конца прошлого века, когда советский мир развалился, ровно так же красочно показала нам, что восторженное принятие всего заграничного и романтические ожидания от новой дружбы — это тоже ложная дорога, на которой никто не нашел того, чего ждал. Так что нет смысла верить, что иностранцы могут нам дать — или, напротив, отнять у нас — что-то такое, что все изменит.
Более сложный сюжет — это когда люди думают, что им мешает жить какой-то плохой закон, что им не хватает каких-то политических или юридических решений, позволяющих что-нибудь реформировать, кого-нибудь наказать, дать больше денег или полномочий туда или сюда. Эти аргументы всегда выглядят убедительно: давайте, мол, поменяем что-то конкретное — усилим парламент, отменим запрет, придумаем другой запрет. Беда, однако, в том, что все решения не только сочиняются, но и исполняются людьми, и никакая идея, даже самая блестящая, просто не работает, если незаметные обитатели неизвестных кабинетов этого не хотят.
А меня злит другое.
Бывает, идешь по улице, и видишь хороший старый дом в пять этажей, построенный лет сто с лишним назад, но совсем недавно реконструированный какой-то фирмой со сложным названием. И вроде бы все хорошо — на месте остались детали фасада, окна-узоры-балконы-колонны, — но, стоит только посмотреть повнимательнее, как ты замечаешь, что владельцы нынешних «апартаментов класса люкс» приделали гармоничному зданию, кем-то когда-то построенному с умом и нужными пропорциями, пару лишних этажей, этаких стеклянных кубиков, которые словно бы поставили на этот дом сверху, отдельно, чтобы разместить там особенно «элитные» пентхаусы. Казалось бы, все у вас хорошо, господа, вам здесь и так есть на чем заработать. Но нет, надо еще, еще. Им всегда мало.
Вот это безграничное, не имеющее никаких ограничений — этических, эстетических, никаких, — зарабатывание и потребление, и чтобы как можно дороже, как можно больше, — это как раз то, на что жаловаться люблю я сам. И я уверен, что в основе всех наших неприятностей, всего того, что за последние тридцать лет получилось не так, как хотелось, находится этот прорыв вечно голодного в советском двадцатом веке человека к пиршественному столу, состоящему из часов, яхт, особняков, устриц, золотых унитазов, чего угодно, но лишь бы все выглядело как можно более торжественно, лишь бы поднимало самооценку и помогало тому, что мы называем простым словом понты.
И хочется сказать: дорогие миллиардеры! Ну станьте вы уже, пожалуйста, самыми обычными, самыми скромными мультимиллионерами. Необязательно зарабатывать любой ценой абсолютно все деньги на свете, попутно разрушая все на своем пути, будь то природа, экономика или элементарное человеческое доверие. Пора успокоиться, пора почувствовать себя сытыми — и заинтересованными в чем-то еще, кроме потребления и понтов.
Но даже и на эту безумную ярмарку тщеславия ругаться нет смысла. Это жадное отношение к жизни всех тех, у кого в руках есть «ресурс», невозможно сдержать, нажав на невидимую кнопку. Эта жадность может только побледнеть и увять от того, что общество само постепенно утрамбуется, станет более благополучным психологически, и тогда вести себя подобным образом будет просто неприлично. Впрочем, застанем ли мы эти предположительно светлые времена — неизвестно.
А пока хочется ворчать и ругаться.
Автор: Дмитрий Ольшанский
Обложка: Лукас ван Ворстерман. Мужчина с мощной. 1619–1675 / Rijksmuseum
Этот и другие материалы читайте в газете «Московская перспектива».