Люди и вещи, к которым мы привыкли, всегда стареют внезапно. Много (десять, двадцать, тридцать) лет мы видим их одинаково — теми глазами, которыми увидели и полюбили их впервые. А потом случается нечто — и внезапно, буквально за один день, оказывается, что любимый диван твоего детства, на который так здорово было забираться с ногами, уже продавлен и ободран, бодрый щенок, которого ты учил трюкам, превратился в добрую старую одышливую собаку. О родителях, которые для нас всегда молоды, и любовях, которые вечно юны, умолчим — и все же, и все же…
Город такой же. Мы помним, как вкапывали лет сорок назад у подъезда скамейку для одноногого ветерана-летчика Григория Ивановича: это была своего рода привилегия, он сумел добиться своей «завалинки», у других подъездов такого не было. И с годами сначала не замечаем, как эта скамейка врастает в землю, на ней возникают наскальные надписи про Колю и Машу, а вот уже и нет Григория Ивановича, а лавочка все стоит, как ниточка связи с детством…
И наконец, двор ремонтируют и скамейку меняют на новую. Она лучше, чем старая, да, собственно, всем лучше, кроме сентиментальных соображений, ценных только для нашего поколения. А если отвлечься от сантиментов, то просто лучше, как и новые качели (травмобезопасные и теплые) лучше старых.
Похоже, свой срок пришел и советской Москве в том виде, в каком мы ее знали. Точнее, тому самому «первому периоду индустриального домостроения» (эвфемизм, прикрывающий в документах понятие «хрущевка»). И если применительно к жилым пятиэтажкам это было очевидно давно — на то и реновация, то сейчас пришла, кажется, пора без лирики взглянуть на парадные высотные здания советского стеклянного модернизма.
Парадные сталинские дома — высотки и те «инсулы», которые обрамляют проспекты, — серьезно износились физически, но сама их парадность обеспечила достаточно благожелательного внимания к ним, чтобы они были вовремя отремонтированы и отреставрированы надлежащим образом. А морально, пожалуй, именно «сталинки» наряду с доходными домами русского модерна лучше других воплощают мечту москвича о настоящей жизни. Да, они получились расточительными по отношению к стройматериалам, зато нестареющими, как римское барокко или парижские дома времен османовской реновации.
А потом наступила достаточно длительная эпоха «оптимизированного» строительства, прикрытого левой архитектурной эстетикой. Ее манифестом были стекляшки-высотки, хотя в поздние пятидесятые и ранние шестидесятые вообще-то высотки не любили (теория про «культуру один и культуру два», может, и чересчур идеологична, но архитектурному материалу вполне соответствует!).
Калининский проспект, открывающийся со стороны Москвы-реки «книжкой» СЭВа — это настоящий манифест стеклянного модернизма. Идея ведь та же самая, простая до примитивности, что и с микрорайонами пятиэтажек: упрощенные коробки строить просто и быстро, а «игра в тетрис» в местности не влечет дополнительных расходов. Поэтому давайте рисовать не фасадами или декоративными элементами, а пикселями домов на плане города. И ведь, самое главное, в макете это отлично работает, заказчик в восторге!
Вот только проблемы с этими парадными высотками те же самые, что и с пятиэтажками имени Никиты Сергеевича. Сыроватые домостроительные технологии, что в случае крупных нежилых зданий особенно чувствительно, ведь коммуникаций в разы больше и они сложнее. Чересчур простой декор, не умеющий благородно стареть: стеклянная коробка не покрывается патиной, а просто ветшает. И — не в последнюю очередь — ощущение от здания как от машины для жилья или работы. Без божества и вдохновенья.
Человек поднимается по бесконечным лестницам (что к зданию СЭВа, где сейчас департаменты мэрии, что к Дому туриста на Ленинском, что к гостинице «Космос»). Ветер свистит в ушах в любое время года. Впереди скользкий гранит променада и стеклянная стена. Демократизм и прозрачность? Да бросьте, мы знаем, что эти прозрачные боксы не менее закрыты, чем каменные «сталинки» с дубовыми дверями. Над головой, если есть силы посмотреть наверх, такая же стеклянная стена, только поднимающаяся наверх и перемежающаяся грязно-серыми бетонными вкраплениями, как в «книжках» на Новом Арбате.
Красиво ли это? «Лепота!» — говорил, глядя на тот же Новый Арбат, герой Юрия Яковлева в «Иване Васильевиче». Но, во-первых, он глядел на панораму не с уровня земли, а с условного балкона. А во-вторых, это было сказано полвека назад, а с тех пор стекла стали казаться меньше, а грязно-серый бетон обветшал и начал бросаться в глаза.
Телефон, который десять лет назад казался шедевром футуристического дизайна: огромный и почти безрамочный экран, быстродействие невиданное, — вдруг, извлеченный из ящика, видится старьем. Вот и с модернистскими высотками та же история: много лет мы смотрели на них как на привычный фон. За это время они оставались в лучшем случае такими же, какими были полстолетия назад. А город менялся. Смотрим на модернизм нынешними глазами — боже, как это все невзрачно.
Для зданий, единственная эстетическая функция которых была производить впечатление «последнего писка», это страшный диагноз. Возможно, именно здесь кроется секрет неумения стареть, которое неизменно демонстрируют эпатажные стили прошлого века.
Автор: Антон Размахнин
Обложка: © Felinegate / CC BY 3.0