Почти любой из тех, кто не родился в Москве и не жил тут достаточно долго, а только приехал туристом или по делу, знает, что центр этого города, его прекрасная, лучшая часть — это все, что находится на пути от Кремля по Тверской и недалеко от нее, ну или по дороге к Арбату. Шумные толпы, экскурсионные зазывалы и бесконечные селфи на Красной и Манежной площадях, гостиничный блеск «Националя» и «Карлтона», каменный Пушкин и каменный Маяковский, высотка «Пекина» и Садовое, уходящее от нее в вечной пробке и мигании огоньков. Или, чуть в другую сторону, Большой театр и «Детский мир», «Метрополь» — и соблазнительные магазины от нынешней версии гостиницы «Москва» (она называется теперь иначе, но москвич ориентируется только во вчерашних вывесках) до Третьяковского проезда, где находятся главные бутики, этакие чемпионы галактики по дороговизне. Или — Новый Арбат (так и тянет сказать: Калининский проспект, при всем моем равнодушии к всесоюзному старосте), пошловатые староарбатские сувениры, со всеми тамошними уличными гитаристами и портретами за десять минут, а дальше еще одна, уже мидовская высотка, опять-таки с грандиозной пробкой перед фасадом. И, конечно же, Патриаршие пруды, где по кругу все ходит и ходит — пока тепло — огромная толпа, а другая, куда более зажиточная, нарядная толпа ходит совсем рядом, по Малой Бронной, заглядывая в не очень — и это еще мягко сказано — демократичные рестораны, пока мимо проезжают спортивные автомобили с открытым верхом, где сидят не то криминальные личности, не то просто милые люди, которые исключительно честным трудом заработали на свои “Феррари” и “Ламборгини”.
Всю эту красоту и суету, повторюсь, знает каждый, кто сюда приезжает, — и, может быть, даже любит.
Но для так называемых «старых» москвичей, то есть для тех, у кого с городом связаны не только учебная, карьерная и финансовая лихорадка, но и всевозможные сентиментальные воспоминания о предках, детстве, первой любви и молодежных шляниях с непременным распитием где попало, — для них центр Москвы ассоциируется с иными локациями, а на просторы Тверской, двух Арбатов, Театрального проезда или Садового эти люди заглядывают только по необходимости. Для собственного удовольствия у них есть другой, второй центр.
На скучном языке городского управления он называется Басманный район.
Я открыл его для себя сравнительно поздно, лет в двадцать, когда отделился от родительского дома и снял комнату в Подколокольном переулке, в знаменитом, благодаря Гиляровскому, доме Ярошенко, куда тот водил Станиславского и Немировича искать натуру для постановки «На дне». Этот старинный, сложносочиненный, еще допожарный в своей основе дом стоит на Хитровской площади — тихой, малоизвестной приезжим, культовой для местных, — и на эту площадь я любил выходить безветренными снежными ночами и стоять, думая неизвестно о чем.
Хитровка, прославленная дореволюционными нищими и разбойниками, это только одно из символических сердец нашего «настоящего центра». Другое — Ивановская горка, куда от метро «Китай-город» надо подняться по улице Забелина, и, выбрав себе место на тротуаре возле храма святого Владимира в Старых Садах, смотреть на грандиозный купол собора и нежные башни Ивановского монастыря. Именно здесь, в окрестных переулках и дворах, скрывается та прежняя Москва, ее фрагменты и осколки, которые еще не до конца сметены потоком денег, успеха, лоска, всеобщего обязательного преображения во что-то новое и сияющее, что, может быть, неизбежно, но все равно огорчает тех, кто помнит былое и скучает по тому, «как все было раньше». Причем это самое «раньше» у всех свое, в зависимости от поколения, и каждое изменение московского центра дает следующую генерацию консерваторов.
И мы, консерваторы, можем бесконечно воспевать эти любимые места. Покровку, во многом сохранившую свою уличную двухэтажную линию из девятнадцатого века (хоть и, увы, без величайшего Успенского храма на углу с Потаповским переулком), где теперь в каждом окне — бар, но не торжественно-высокомерный, как на Малой Бронной, а богемный, студенческий. Загадочные кварталы между Чистопрудным бульваром, Мясницкой и Садовым, где нет вовсе никакой «жизни» в смысле магазинов, офисов и всякой беготни, а просто стоят очаровательные дома из позапрошлого века и никогда никого. Старую и Новую Басманную, с их выдающимися храмами Петра и Павла и Никиты Мученика, но, главное, с их атмосферой какой-то особой, что ли, «нахоженности» столетиями, ведь это единственное в Москве место, где за пределами кольца исторические районы уходят еще далеко на северо-восток, поскольку там находился допетровский район «экспатов», Немецкая слобода — и, значит, дорога к иностранцам была модным местом и оказалась позднее заселена аристократией. И даже отдельные позднесоветские многоэтажки, нелепые и неприятные, не могут по-настоящему испортить эти края. И, разумеется, Яуза — сама по себе шумная, пробочная, но около нее — то Строгановская дача, полузаброшенный дворец, то Лефортовский парк, то Введенское кладбище, с его долгими аллеями и гордыми могилами немецких бизнесменов.
Честно сказать, мне хочется остановить время и накрыть этот второй московский центр каким-то спасительным колпаком, спрятать его в специальный футляр, чтобы он больше не менялся, не заселялся, не улучшался. Чтобы остался таким же недостаточно известным — по меркам Москвы — и недостаточно многолюдным и дорогим. Чтобы все те, кому хочется шика и гвалта, шли себе гулять на Тверскую или на Патриаршие, тогда как здесь, около Покровки и Басманных, жили бы и ходили бы только знающие и любящие, те, кому не все равно, где они находятся и что тут было до них.
Конечно, как и все в нашем городе — кроме постоянных перемен — это невозможная мечта. И все-таки я продолжаю упрямо надеяться, что эти места сохранятся, что их негромкая, тайная красота еще вдохновит кого-нибудь, кто еще и не родился, но кому суждено попасть на Хитровку или Ивановскую горку, встать неподвижно, оглядеться вокруг и шепнуть самому себе: это — мое.
Автор: Дмитрий Ольшанский
Обложка: © Сергей Норин / CC BY 2.0
Этот и другие материалы читайте в газете «Московская перспектива»